Серебряный гребень – подарок покойного князя – неторопливо скользил по идеально расчёсанным длинным волосам. Софию эти монотонные движения успокаивали, иначе она вряд ли бы вынесла болтовню тех двух девиц, что сидели у окна и ловко орудовали иголкой с ниткой. Сама же она этому ремеслу так и не научилась. Да и не больно то старалась, по правде говоря. За пятнадцать с лишним лет София так и не стала здесь своей, так и осталась чужестранкой. До сих пор на неё посматривают исподлобья: одни — с плохо скрываемым любопытством, другие — с холодной неприязнью. Да и не удивительно. Она отличается от местных, как небо и земля, — для кого-то бельмо на глазу, для кого-то диковинка иноземная.

Услышав за дверью звук приближающихся шагов, женщина оставила своё занятие, но гребень из рук не выпустила. Она знала, кто к ней пожаловал, ещё до того как открылась дверь. Став великим князем, Станислав мог позволить себе появляться где угодно и когда угодно, в том числе и в покоях своей любовницы. Вот уж где повод для дворни почесать языками. Но в открытую пристыдить нового князя никто не решался. Даже у самых влиятельных мужей из местного боярства не хватало духу сказать государю, что, мол, не гоже это всё, неправильно, а наложницу себе подыскать можно и из своих девок. Вон сколько красавиц – ладных да липких для мужского глаза.

Станислав чуть не лопался от возмущения. То, что Ярик снова начудил, София уже знала, хоть поговорить с сыном об этом пока и не успела. А вот о том, что братья и кулаками успели помахать, ещё не слыхала. Вот уж точно два сапога пара! Только один сапог – совсем ещё ребёнок, и его этим можно оправдать, а вот второй – здоровенный детина, который вместо того, чтоб словом и делом вопрос решать, петушиные бои устраивает.

Она сдержанно улыбалась и молча слушала тираду князя, надеясь, что, когда тот выговорится, его гнев поутихнет. Но, похоже, обиделся тот не на шутку, и София не знала то ли плакать, то ли смеяться. Взрослый дядька пришёл на мальчишку жаловаться! Право дело, ребячество какое-то. Будто только ей под силу совладать с проказами Ярослава.

— Поосторожней, князь, — заговорила она, когда от удара гладкая серебристая поверхность зеркала покрылась паутиной мелких трещин, — а то ещё поранишься.
Отложив наконец-то гребень в сторону, женщина встала и подошла к Станиславу. Поговорить им, может, и было о чём, вот только рассерженному государю не помешало б сначала успокоиться. Она взяла его ладонь и осторожно коснулась её румяными губами, давая время разгоревшемуся княжескому раздражению угаснуть.

— Ты не справедлив к брату. Он молод и горяч, вот и поступает, не подумав, — София попыталась оправдать сына. – Не могу же я привязать его к своей юбке. Ему нужная мужская рука и пример, которому он будет следовать. И вместо того, чтоб грозить да кулаками махать, лучше б держал его к себе поближе. Как-никак, а у вас с Ярославом одна кровь, а от этого ты просто так не отмахнёшься. И я помню, что он мой сын, но, может, и тебе пора вспомнить, что он твой брат.

Мальчишке, и в самом деле, не хватало рядом авторитетного взрослого. Недаром же он постоянно крутился рядом с одним молодым десятником – чуть ли не по пятам за ним ходил. Вот отца он уважал и ни разу слова поперёк ему не сказал. И видела София, что тоскует Ярослав, хоть тот никогда в этом и не признается — упрям негодник, как баран.

— Идём, что покажу, — София увлекла Станислава к большому резному окну. – Смотри, — кивнула куда-то чуть в сторону. Там, на небольшой поляне, Ярик с мечом в руках отбивал удары того самого десятника. Улыбка тронула материнские губы – всё-таки сын у неё молодец: и ловкий, и сильный, и с лица хорош.

— Просто попробуй с ним по-хорошему, — она легонько сжала пальцы князя, — по-доброму.