Древен и нечестив ты, окаянный Лондон. Древен и нечестив. Мерзость – стены твои и гнусь – крыши твои. Воздух твой напоен миазмами яда и земля твоя - грязь и скверна. Нет в тебе ничего праведного. Чрево твоё – утроба чудовища. Даешь ты приют неверным, защищаешь недостойных, вскармливаешь лукавых. Доколе будешь лелеять ты бесчинство?! Доколе свершать будешь неправедное?! Доколе смрад дыхания твоего будет…
- Ричи? Эй, Рич? Оглох ты, что ли?
Резкий окрик заставил стоявшего у окна мужчину вздрогнуть, пугливо съежиться и, обернуться.
- М-м-мистер Родчистер? П-п-п-ростите, я тут н-н-н-емного з-з-заду…
- Задумался. – Нетерпеливо закончил за своего подчиненного мистер Родчистер и недовольно дернул плечом. –Хорошенькое дело, Ричи. Я тебе плачу не за то, чтобы ты битый час пялился в окно.
- Но я т-т-только…
- Ладно. В любом случае, рабочий день закончился. Я ухожу. Можешь быть свободен, Ричи-рич, но чтобы я больше не видел, как ты зависаешь у этого окна, ясно?
- Ясно. Хорошего в-в-вечера, мистер Родчестер.
Мужчина кивнул и, даже не подумав ответить любезностью на любезность, вышел из кабинета, хлопнув дверью с таким небрежением, которое может себе позволить только владелец этого самого кабинета. Строго говоря, мистер Родчистер, взбреди ему в голову такая глупость, мог бы хлопать всеми дверьми на двадцатом этаже. В свои неполные тридцать пять он был красив, элегантен, нахален и владел рекламным агентством, дела которого вот уже несколько лет шли не иначе как в гору. Впрочем, обладал мистер Родчистер и ещё одним, на этот раз не известным для него самого статусом. Вот уже как пять лет он был объектом неугасимой и жгучей ненависти Ричарда Блюма, своего младшего секретаря, что еще мгновение назад провожал его подобострастным взглядом, но стоило только захлопнуться двери, как на смену подобострастию пришла злость.
- Мерзавец! – Процедил сквозь сжаты зубы Ричард и, пытаясь преодолеть заикание, особенно сильно проявляющееся в моменты волнений, сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев. – Н-н-наглец!
Мужчина снова повернулся к окну, возвращаясь к своим мыслям. В стекле неясным призраком отразилось его лицо, которое если и было хоть в чем-то выдающимся, то только лишь в своей обыкновенности. Наружности мистер Блюм был совершенно обычной. Обычная лысина обычно поблескивала в свете угасающего дня. Под обычным, ни широким и ни узким лбом, располагался обычный, в меру широкий нос, нависавший над обычными же, ни пухлыми, ни тонкими, губами. Обычные усы топорщились аккуратным ершиком и обычные щеки, ни впалые и не мясистые, обычно краснели от только что пережитого унижения. Дополнением к обычному лицу шла абсолютно обычная фигура клерка лет чуть больше чем за сорок, который когда-то любил спорт, но в последние годы все больше отдавал предпочтение карри и мясным пирогам, отчего над державшим его брюки ремнем появился уже вполне солидный себе животик. Росту в Ричарде числилось чуть больше шести с половиной футов, а, значит, и в этом он был обычнее некуда. Под стать обычной наружности была и жизнь мистера Блюма. По крайней мере, та её часть, о которой знали все. Тихий, исполнительный, наделенный достаточным умом для того, чтобы справляться с возложенными на него обязанностями, и недостаточной изворотливостью для того, чтобы продвинуться  со своей должности вверх по карьерной лестнице, для многих он был фигурой столь мало значимой, что когда однажды, сломав ногу, он пропустил две рабочие недели, коллеги даже не заметили его отсутствия. И никто, ни невнимательные коллеги, ни мистер Родчистер, который обращался к своему младшему помощнику не иначе как Ричи-рич, ни даже консьержка в доме, где проживал мистер Блюм, (а  уж этому племени на роду положено всё про всех знать), так вот, никто из этих людей и не подозревал, сколь необычный человек скрывается под столь обычной оболочкой.
Недостойный подлец! Придет и твой час пасть ниц предо мной. Настанет день и кара Великого настигнет тебя, беззаконник! Гнев Его будет неудержим! Никто не спасется! Никто из вас, лживых  нечестивцев, не избегнет карающей лапы Великого! Она обрушиться на вас, несчастные, и взвопите вы, и завоете, и стон ваш будет музыкой в моих ушах! Падут, падут твои стены, окаянный Лондон и не будет тебе заступника! Мистер Блюм снова окинул мрачным взглядом расстилавшийся перед ним вид, словно уже наяву видя последствия пророчествуемых им бед. Подумал, мысленно прикидывая, стоит ли что-нибудь добавить к только что выданной тираде, но, бросив взгляд на настенные часы, хмуро вздохнул. Время диктовало свои требования.
Мистер Блюм, бросив прощальный взгляд на окно, подошел к своему столу, выудил из-под него черный портфель с черным пакетом и направился к лифту. Через несколько минут он, забросив свою ношу на переднее пассажирское сидение, уже заводил мотор машины. Темно-вишневый, такой же ничем не примечательный, как и его хозяин, старенький мерседес, вырулил на дорогу, но вскоре послушно остановился у горящего красным светофора. Ричард, дожидаясь нужного сигнала, глянул на лежащий рядом пакет и, не сдержавшись, быстро сунул руку внутрь. Пальцы нащупали прохладную ткань мантии.
Они все еще пожалеют, что связались со мной. Особенно этот ублюдок Родчистер. Я ему все припомню. “Ричи-рич!” Мерзавец! Ты сполна ответишь за каждое моё унижение. И срок отмщения близок. Сегодня! О, да! Сегодня особенная ночь!
Плотно сжатые губы мужчины дрогнули в подобии улыбки.