Максиан Флавий Марций 
max irons
Дата рождения, возраст: 14 мая 931, 23
Место рождения: Кембра, Иввердайн
Место нахождения: Кембра, Иввердайн
Титул: Цезарь
родственные связи
| навыки и способности
|
Barns Courtney – Glitter and Gold
Я готов умирать
С мечом и пламенем,
Вглубь против всего,
Под гордым знаменем
"Maximus Proximo"
___________________________________________________
Судьба улыбается Максиану в отражениях зеркал, благоприятствует даже в самые суровые дни, а холодными зимними ночами согревает его теплом. Судьба ведёт Максиана к престолу методично и правильно – долгое изучение азов военного и административного дела, изнурительные тренировки наравне с легионерами, уроки с лучшими умами Иввердайна. Максиан старателен, энергичен, пусть и во многом порывист. Отец надеется, что жёсткая дисциплина сгладит углы, а мать шепчет о том, что главный враг всегда внутри – гордыня. Они оба оказываются правы. Но чтобы понять это Максиану требуются годы.
В шестнадцать он уже рвётся в бой с дикарями в прибрежных районах, в восемнадцать – жаждет власти. Амбиции и пыл старшего сына встречаются Октавием Марцием с холодной осторожностью и рядом ограничений для того, чтобы уберечь будущего наследника королевства от губительных последствий. Но Максиан не раз оказывается у отца в немилости за бунтарский дух. Сенаторы и деспоты поговаривают, что если юный Марций будет столь же импульсивен в делах государственных, сколь в личных, Иввердайн ждут сложные времена. Но что более – при дворе ходят слухи, что для того, чтобы остудить пыл старшего сына, Октавий собирается отправить его в Эстфод примкнуть к центурии двоюродного дяди на три долгих года.
Слухи не врут. В восемнадцать лет Максиан оказывается отозван с родовых земель в соседний деспотат, чтобы занять руки и охладить горячий ум. В эти годы будущий Цезарь первый раз сомневается в том, что судьба действительно на его стороне. Отношения с отцом дают трещину, и Октавий, прислушиваясь к Совету, начинает опасаться того, справится ли старший сын с тяжелой ношей ответственности и золотым венком правителя. В годы отсутствия Максиана при дворе свой шанс приблизиться к отцу и получить свои лучи славы наконец получают Татион и Велиус, младшие сыновья Цезаря. Максиан проводит всё время в составе центурии под руководством дяди, и только на праздники ему разрешается прибыть ко двору, чтобы увидеть родных. Мать грустно заверяет его, что всё, что ни происходит – к лучшему. Братья встречают его холодно, отец – осмотрительно, и только маленькая Флавия искренне радуется его приезду. Максиан думает, что судьба совсем отвернулась от него, и его собственная горячность станет ему приговором.
Но на самом деле удача ему не изменяла. Октавий призывает его обратно в родные земли, предчувствуя свою скорую кончину. Домой Максиан возвращается с боевым опытом и лёгкими ранениями, возвращается уже не юнцом с пылкой горячкой, а молодым мужчиной с трезвым взглядом на вещи и собственным, сформированным почти за три года службы, мнением о том, как должен развиваться Иввердайн. За время в центурии Максиану на собственной шкуре удалось прочувствовать, что такое настоящая дисциплина по заветам Старой Империи, и возвращаясь к отцу, он свято верит в то, что на подобной дисциплине должна строиться вся административная система королевства. Отец выслушивает его со сдержанной внимательностью и позволяет выступить на форуме. Идеи Максиана находят поддержку далеко не среди всех сенаторов и деспотов. Старые, приросшие к своим хлебным местам и порядкам вельможи не готовы к решительным реформам. Но у них не оказывается выбора.
Октавий Флавий Марций испускает последний свой вздох рано утром 7 апреля 953 года. В возрасте 21 года Максиан Флавий Марций вступает на престол, и своё 22-ое день рождения уже встречает как полноправный правитель Иввердайна, что радует далеко не всех присутствующих на коронации. Кто-то по-прежнему считает его пылким юношей, сменившим мальчишеские чаяния на мужские амбиции, кто-то страшится реформ, а кто-то завидует. Отношения с братьями дают ещё большую трещину, а мать всё громче заклинает старшего сына отречься от гордыни. Максиан не может. Он жаждет славы и почестей, жаждет побед, жаждет войти в историю как величайший из Цезарей, что вернул Иввердайну былое величие и блеск. В своих нововведениях он непреклонен, в поступках почти что упрям, но в речах убедителен и харизматичен. Не все верят в его начинания, но огонь в глазах видят даже самые простые жители Иввердайна. Но кроме тех, кто верит или хочет верить, всегда есть те, чьи планы расходятся с амбициями молодого правителя. Те, кто знает, что ахиллесова пята нового Цезаря – всё ещё и всегда та самая гордыня.
Когда-то давно, кутаясь в старое байковое одеяло и вслушиваясь в тревожные завывания ветра в печной трубе, Миккель, наверное, как и все старшие братья, обещал заботиться о младшем. Наверное, шептал в темноте детской, что всегда будет рядом и протянет руку. Наверное, тогда был вполне честен, только ожидания с реальностью разошлись по швам. Из них двоих Морт вписывался в тоскливые картинки реальности куда лучше, а помощь скорее и чаще требовалась Миккелю — в силу отягчающих обстоятельств. Прикрыть косяк, отвлечь отца, помочь сделать вид, что Мик для этой картинки тоже годится. Роли для них распределялись пристрастно, и обязанности старшего брата как-то затерялись на фоне лиловых побоев и заедающего на повторе чувства самосохранения. Даже если и обещал, то те слова из памяти давно вымывает временем. Через сточную канаву обещаний Мика за столько лет пронеслось так много слов, и вряд ли он способен поверить себе сам.
Мы нихрена не одинаковые, Морт, — крутится красной строкой в сознании, но Хансен угрюмо молчит в ответ экономит слова для более важной речи. Да и наглости не хватает так грубо рушить иллюзорный мир, которому существовать еще не меньше часа, ведь пока что брат имеет полное право думать, что Манндален — лучшее место на гребаной земле.
Миккель рулит, сосредоточенно пялясь в дорогу, каждые 10 километров под тяжестью гнетущей усталости клюет носом и каждые 20 километров подливает себе из термоса мутноватую жижу с ароматом арабики. Весь этот долгий путь от родного поселения, вся эта дрянная ситуация и комок слипшихся чувств внутри кажутся не больше чем паршивом сном, и вот-вот пора будет проснуться в теплой постели в доме, к которому он привык, рядом с женщиной, к которой привык. Но гнусавый голос навигатора методично предупреждает, что до места назначения осталось меньше двух сотен метров, и Мик нервно стряхивает с себя все фантазии.
Морт мерно сопит, смешно болтая головой на соседнем сидении. Джип сворачивает на проселочную дорогу, почти утопшую в снегу, и тащится, скрипя шинами, к лесу. У первых сосен Миккель тормозит и ещё с пару секунд бездумно таращится в лесную глушь, прежде чем взглянуть на брата. Тот все дрыхнет, Хансен кивает сам себе и с неохотой выпрыгивает из тачки в рассыпчатый сугроб. В окраине по-дьявольски пусто и тихо, метель пока затихает, и Мик с жутковатым предчувствием шагает по снегу, вслушиваясь в свои шаги. Серый, мрачный рассвет позволяет рассмотреть гряду скалистых гор, тянущихся вдоль леса и дальше — не лучшее ли место чтобы пропасть навсегда, оказаться съеденным медведем, сорваться со скалы, замерзнуть от холода в густом лесу. Вдоль нестройного ряда деревьев он шагает с пятьдесят метров в поисках своей второй машины. Старенький, серебристый Шевроле, приобретенный за наличные на чужое имя, спокойно покоится под белым чехлом; единственная планируемая поездка на нем — до аэропорта в двухстах километрах отсюда, — обходится в копеечку. Мик проверяет, что машина в порядке и с ещё большей неохотой возвращается к Морту.
Отряхивая ботинки от снега, он замечает, что брат проснулся и во всю оценивает местность. К этому моменту Миккель уже не хочет и не может скрывать свою тотальную, ледяную опустошенность.
— Ты проснулся, — вяло резюмирует он, собирая свои мысли как паззл. Вырубает печку, потому что звук раздражает. Ему нужна гробовая тишина, чтобы закопать себя поглубже. Он глядит на Морта, пытаясь вложить в свой взгляд всю доступную ему ласку, но отворачивается слишком быстро, утыкаясь в снежную пустоту Упирается руками в руль и тяжело выдыхает. Сдирает все маски и больше не пытается изобразить на лице радость.
— Нам придется уехать.
Шевелит лишь одними губами.
— Надолго.
Кончиками пальцев сжимает кожу руля также, как сжимаются все внутренности.
— Навсегда.
Мик раскрывает рот и проваливается куда-то в бездонную пропасть своего вранья, туда, куда отправил родителей, туда, куда сейчас же отправляет Ребекку и малышку. Туда, куда намеренно толкает Морта. Признание собственной мерзости подкатывает к горлу. Миккель не смог преодолеть сложный путь и свернул на кривую дорожку, там, где короче, там, где достаточно эгоистично для того, чтобы чувствовать себя в безопасности. И место ни кому другому там не осталось.
— Отеля не будет, — он ощущает, как его голос подрагивает, слова сжимаются в духоте салона. Мик подбирает для первого раза самую щадящую и ложную из правд, ту, в которой лучше не упоминать, что "Отеля и не должно было быть", — Все шло по плану, но... Все строительство накрылось, вылезло слишком много непредвиденных расходов и проблем, страховая ничего не выплатит, инвестиции прогорели, проект по уши в долгах и никому из этого не выбраться, суммы неподъемные. Сейчас это все мыльный пузырь и скоро он лопнет, останется лишь один навечно недостроенный фундамент. Они вложились, но ничего не получат, — Они — абстрактные люди, не родные тетки, дяди или учителя, знакомые со школы. Они — те, кого Миккелю пришлось презирать всего из-за одного человека, кого Морт никогда не сможет обвинить.
— Земли теперь им не принадлежат — теперь все в залоге у банков и коллекторов, и они заберут свое, когда поймут, что строительство встало, потому что денег нет и потому что проблем больше чем решений. Всё прогорело, Морт, всё, что я строил и всё, что я обещал. Мы не сможем вернуться туда. Там теперь нас возненавидят. За мной уже едут люди, которые не любят задавать лишних вопросов. Поэтому пришлось уехать как можно скорее.
Полтора эти года были сном. Полтора года, что Мик улыбался соседям, целовал жену и раскатывал сладкие речи по всему Манндалену. И за эти полтора года он завещал дьяволу если не душу, то кусочек братской земли в сердце Родины.
— У меня есть средства, но в рамках общего масштаба это не имеет смысла, — он намеренно избегает слова "деньги", сейчас вдруг оно кажется слишком циничным и грязным, хотя не это ли слово привело Миккеля по извилистым тропинкам хитровыдуманного плана назад, в Норвегию. А ещё он не собирается говорить, что украл всё, что было, и что он вообще сделал всё это, чтобы украсть всё, что было, — Мы должны уехать, куда угодно — в Англию, Шотландию или Штаты. Ты можешь стать кем угодно, заняться чем угодно Это нихрена не лучшее место на гребаной земле. Чертова дыра и глушь, понимаешь?
