Подошвы гулко стукали по деревянным полам длинных сеней, что соединяли Софийкину хорому с великокняжеской палатой. Пройдя сквозь сени, Станислав сильно толкнул дверь, прошел сквозь анфиладу клетей к лестнице. Челядь опасливо затихала и жалась к углам, больно уж нахмурены были брови Великого князя, и глаза из-под них сердито зыркали.
Станислав подумал, что когда он подымется в горницу, то вся эта дворня начнет злословить про то, что пошел, дескать, князь к бабе своей чужестранной, с которой он спутался, еще когда она с его отцом была, и про то что всякий стыд потерять надо, чтобы с женщиной своего отца спутаться, а теперь и вовсе ходит к ней в хоромину средь белого дня, и не таятся никого. И раздосадовал на себя за то, что волнуют его сплетни низших, как будто должны быть ему печаль до того, что болтает дворня, люди да холопы.
Батя, покойник, умел так жить, будто не существует ни слов, ни взглядов тех, кто был ниже его. Он даже на бояр умел смотреть, будто сквозь и поверх них, а на людях даже и не останавливался взглядом. И все замечал при этом, что нужно было замечать, а вроде как и не смотрел на них всех при этом. И не нарочито высокомерно у него получалось так, а само собой происходило, как дыхание.
А Станислав пробовал, но получалось заносчиво и чванно, и не властный и гордый взор прирожденного властителя выходил, а будто индюк надулся, спесиво и глупо. А если вел себя попросту, то выходило, будто он титул великокняжеский роняет, и казалось ему, что пренебрегают им, и презренные речи за спиной говорят. С лошадьми все же гораздо лучше и проще, чем с людьми. От лошадей мысль его потекла к конюшням, и он злобно подумал, что надо бы повелеть всех их на конюшне перепороть, чтоб кожа с мослов слезла, и чтоб они все затрепетали. Станислав, правда, не знал точно, кто именно эти «они», кого надо перепороть, но в том, что перепороть все-таки надо, был уверен.
София сидела в светлице с парой сенных боярышень. Князь мотнул головой, и девушки выпорхнули из помещения. Он остался наедине с Сонечкой.
— Сыночек твой, — начал он, — совсем от рук отбился. Слыхала, что вчера под ночь учудил? Да слыхала, уж нашлось, поди, кому рассказать. Боги с этим, но я сейчас стал ему выговаривать, так что думаешь, я ему слово, он мне десять в ответ. Перерекается, перебивает, слышать ничего не хочет. У меня терпения не хватило, двинул ему кулаком в зубы для ума. Так он, сопляк, в драку, слышь ты, полез. Соня, это куда годится? Челядь все утро, поди, по углам хихикает, как князь с княжичем драку затеяли. Это куда, это что с ним? Стыд и позорище. Что он о себе думает? Да я в поруб посажу, в холодную, пусть подумает. И я не посмотрю...
Станислав потряс кулаком в воздухе, но так и не смог придумать, на что именно он смотреть не будет, но по тому, с каким гневом рука его рубила воздух, можно было не сомневаться, что да, он не посмотрит.
— Разрази тебя гром, Соня, отчего ты молчишь?!! — так как больше никого не было, то ярость свою распалившийся Станислав выплеснул на Софию. — Это ведь твое чадо. Может повлияешь на него как-нибудь? Ты ему мать, не забыла?
Под ладонь попалось зеркальце, стоявшее тут, на столе. Он безотчетно сжал его в руке.
— Сидишь тут, прихорашиваешься, — едко заявил мужчина, сжимая резную подставку до боли в костяшких. — А что Ярик твой бестолочью вырос тебе и заботы нет, да?! Избаловала его, а он теперь весь наш род срамит.
И Станислав окончательно осерчавший  шваркнул ни в чем не повинное зеркальце об стол.